[ezup]

Насморк, однако!

В 50-60-е годы, когда в Эвенкии только начинались геологоразведочные работы, а транспорта, как и дорог, практически не было никаких, колхозы и совхозы выделяли в подмогу геологическим экспедициям проводников с оленями. Они обеспечивали перевозки небольших, малогабаритных грузов, показывали геологам, как лучше пройти в тот или иной уголок тайги. Так как прикомандировывали проводников обычно на все лето, они брали с собой в тайгу и жен, и жили рядом с геологами в своих чумах.

Один из проводников к концу лета почувствовал себя нездоровым. Когда они после завершения полевого сезона вернулись обратно в свой совхоз, таежник поспешил на прием к врачу.

— Что случилось, гирки (приятель -эв.)?- спросил таежника врач участковой больницы.

— Заболел, — пожаловался ему проводник. — Никогда не хворал, а тут вот простыл.

Доктор прослушал его: ни хрипа, ни кашля.

— Насморк у меня, однако, — продолжал вводить его в курс своего недуга бесхитростный пациент. — Только капает не из носа, а совсем из другого места. Совсем худое дело.

— Из какого такого места? — все еще ничего не понимая, переспросил врач.

-Ох, бойе (друг, земляк- эв.), даже стыдно говорить, — запричитал больной. Тем не менее, он пальцем показал, где у него прохудилось.

— Та-ак! — протянул врач, пряча ухмылку в усы. — Штаны все же надо снять... Все понятно. Это нехороший насморк, заразный. У тебя и жена должна им болеть. Пришли ее ко мне, ладно? Обоих буду лечить.

Когда проводник привел и жену, доктору не стоило большого труда выведать, где она разжилась этим «насморком». Нашелся в партии ушлый парень, который приноровился нырять в чум проводника, пока он, оставив жену на хозяйстве, водил геологов по тайге. Он-то и наградил чумохозяйку гонореей, а та, в свою очередь, мужа.

Доктор, конечно, ничего не рассказал самому проводнику, но его жене прочитал целую лекцию о вреде беспорядочных половых отношений, которые даже в глухой тайге чреваты как «насморком», так и более неприятными последствиями. А проводник так и пребывал в полной уверенности, что лечился от простуды. В те времена таежники почти ничего не знали о венерических заболеваниях...

Чудесное исцеление

Лежал я как-то в Красноярской краевой клинической больнице. Перенес небольшую операцию, все прошло успешно, и я уже готовился к выписке, как случилась эта история. Как известно, после любой операции с применением наркоза больному какое-то время ничего нельзя есть, и лишь спустя несколько часов можно употребить для начала немного бульона, и так постепенно переходить к более серьезной пище. Не вдаваясь в медицинскую подоплеку этих требований, скажем лишь, что несоблюдение их может привести к серьезным проблемам. Например, к невозможности освободить организм от продуктов жизнедеятельности — уж простите за физиологические подробности. Один больной из нашей палаты — здоровенный, кило на сто пятьдесят, мужик после операции нарушил вышеназванное условие. И у него все его естественные выходы «перемкнуло», живот начало раздувать. С каждым часом все больше и больше, что причиняло ему страдания. Мужик начал стонать, а потом и просто орать на всю палату:

— Ой, сейчас лопну! Сделайте же что-нибудь, сволочи!

«Сволочи» в белых халатах и так уже целой бригадой суетились около страдальца, из-за огромного раздутого живота ставшего похожим на дирижабль. Они и клизмы ему ставили одну за другой, однако содержимое резиновых емкостей, влившись в мужика, обратно выходить не хотело, и его живот еще больше приподнимался над кроватью; и пичкали его какими-то сильно действующими слабительными. Да все бесполезно. Мужик лежал на клеенке без штанов, с подогнутыми коленями, и бережно оглаживая свое чудовищно раздувшееся чрево с натянутой до глянцевого блеска кожей, продолжал выть:

— Умираю, ни за что ни про что гибну! Ну, попадется мне кто-нибудь из вас на том свете, пожалеет, что помер!

Было и смешно, и страшно: а ну как, в самом деле, мужик даст дуба, и только потому, что не смог прокакаться? Но по большому счету, он ведь сам был виноват в этой своей беде — зачем было обжираться сразу после операции: и колбасы поел, и сала, и картошки с селедкой.

Впору было везти этот хрипло стонущий дирижабль обратно на операционный стол. И тут в палату на шум заглянул заведующий отделением, опытный врач.

— Ого! — только и сказал он при виде этой картины. С минуту поразмышляв, врач надел на руку резиновую перчатку и, сунув указательный палец в место, противоположное орущему рту, энергично «пошуровал» в нем. И только он извлек палец обратно, как мужик буквально взорвался — из него вырвался грандиозный фонтан жидкого и страшно вонючего субстрата. Он окатил с ног до головы невысоконького и только что бывшего очень чистеньким и опрятным врача, стоящую рядом с ним медсестру, а также и еще одного больного, лежащего у стены на кровати, расположенной перпендикулярно к постели пузатого страдальца, и даже саму стену.

Все, кто мог ходить, пулей повыскакивали из палаты из-за распространившейся по ней невозможной вони.

— Уф, хорошо-то как! — радостно засмеялся «дирижабль».

Как выглядел в эту минуту врач, лучше не говорить. Скажем лишь, что глаза у него были плотно прикрыты. Не открывая их, он взял сестру за руку и приказал:

— Варенька, ведите меня в душевую. Думаю, и вам не помешает помыться.

— С вами? — с надеждой спросила медсестра, выводя врача из палаты.

— Доктор, спасибо! — запоздало крикнул им вслед спасенный больной.